Жребий - Страница 3

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Часть исчезновений можно объяснить, поработав головой и проведя небольшое исследование. Лоренс Крокетт, местный торговец недвижимостью, исчезнувший вместе с женой и дочерью, оставил после себя ряд сомнительных рискованных контрактов и договоров на продажу земли, включая продажу участка портлендской территории, на котором теперь строится Портлендский центр отдыха и торговли. Чета Макдугаллов, также числящаяся среди пропавших без вести, годом раньше лишилась крошечного сынишки, а значит, мало что могло удержать их в городке. Они могут оказаться где угодно. Прочие подпадают под эту же категорию. По словам шефа полиции штата, Питера Мак-Фи, "мы разослали запросы насчет великого множества жителей Салимова Удела, но люди пропадают не только в этом мэнском городке. Например, Ройс Макдугалл уехал, задолжав одному банку и двум финансовым компаниям… насколько я могу судить, он просто нечестный человек и решил смыться. В один прекрасный день — в этом ли году, в следующем ли — он воспользуется одной из тех кредитных карточек, что носит в бумажнике, и судебные исполнители возьмут его за глотку. в Америке пропавшие люди так же обычны, как пирог с вишнями. Мы живем в обществе, ориентированном на машины. Каждые два-три года люди собирают пожитки и переезжают. Иногда они забывают оставить свой будущий адрес. Особенно, если удирают, не заплатив долги.”

И все же, несмотря на трезвый практицизм слов капитана Мак-Фи, вопросы относительно Салимова Удела остаются без ответа. Исчез Генри Питри с женой и сыном, а ведь мистер Питри руководил страховой компанией «Благоразумный», и его вряд ли можно назвать злостным неплательщиком. В разряд не имеющих адреса по пали также: местный гробовщик, местный библиотекарь, местный парикмахер. Спи сок тревожит своей длиной.

В окрестных городках уже пошли шепотки и пересуды, а значит, дано начало легенде. Салимов Удел приобрел репутацию «города с привидениями». Время от времени сообщается о цветных огнях, нависших над рассекающей город пополам линией электропередач Центральной Мэнской энергокомпании и, если предположить, что жителей Удела забрали инопланетяне, никто смеяться не станет.

Были разговоры и о шабаше темных сил, устроенном молодежью, которая отслужила в городке черную мессу и, возможно, навлекла гнев Господень на тезку священнейшего из городов Святой земли. Иные, менее суеверного склада, припомнили молодых людей, которые «пропадали» в районе Хаустона (Техас) около трех лет назад и были потом обнаружены в жутких массовых захоронениях.

Если действительно приехать в Салимов Удел, разговоры начинают казаться менее дикими. Последней прекратила существование «Аптека и всякая всячина» Спенсера — ее двери закрылись в январе. Сельскохозяйственный магазин Кроссе на, магазин скобяных изделий, «Мебель» Барлоу-Стрейкера, кафе «Экселлент» и даже муниципалитет заколочены досками. Новая начальная школа пустует, так же, как и средняя, одна на три городка, построенная в Уделе в шестьдесят седьмом году. В ожидании результатов референдума в остальных городках школьного района, мебель и книги вывезли в Камберленд в качестве временных пособий, но, похоже, когда начнется новый учебный год, в Салимовом Уделе не пойдет в школу ни один ребенок. Там нет детей — лишь брошенные магазины и лавчонки, покинутые дома, заросшие газоны, пустынные улицы и дороги. Вот кого еще хотела бы разыскать полиция штата или получить от них весточку: Джон Гроггинс, пастор методистской церкви Иерусалимова Удела; отец Дональд Каллахэн, приходской священник церкви Святого Андрея; Мэйбл Уэртс, вдова, известная своей церковной и общественной деятельностью; Лестер и Хэрриет Дорхэм — чета, работавшая на ткацкопрядильной фабрике в Гэйтс, Ева Миллер, владелица местного пансиона…”

4

Спустя два месяца после появления статьи в газете, мальчика приняли в лоно церкви. Он впервые исповедовался — и исповедался во всем.

5

Деревенский священник оказался стариком с белыми волосами и лицом, покрытым сетью морщинок. Глаза с обгоревшего на солнце лица глядели с удивительной живостью и жадностью. Они были голубыми, очень ирландскими. Когда высокий мужчина подъехал к дому священника, тот сидел на крыльце и пил чай. Рядом стоял мужчина в городском костюме. Его волосы были разделены пробором и набриолинены так, что высокому мужчине вспомнились фотопортреты девяностых годов прошлого века. Человек этот чопорно сказал:

— Я — Хесус де ла рей Муньос. Отец Гракон попросил меня переводить, сам он английским не владеет. Моя семья очень обязана отцу Гракону, не стану упоминать, почему. Что касается дела, которое он желает обсудить, на уста мои ляжет печать. Вы согласны?

— Да. — Он пожал руку Муньосу, потом Гракону. Гракон что-то сказал по-испански и улыбнулся. У него оставалось только пять зубов, но улыбка вышла солнечной и радостной.

— Он спрашивает: хотите чашечку чая? Это зеленый чай. Очень прохладительный.

— Это было бы прелестно.

После обмена любезностями священник сказал:

— Мальчик не ваш сын.

— Нет.

— Его исповедь была странной. По сути дела, за все время, что я являюсь священнослужителем, более странной исповеди я не слышал.

— Меня это не удивляет.

— Он плакал, — продолжал отец Гракон, прихлебывая чай. — И плач этот шел из самого сердца, наводя ужас. Из тайников души его. Должен ли я задать вопрос, который родила в моем сердце эта исповедь?

— Нет, — бесстрастно ответил мужчина. — Нет. Он говорит правду.

Отец Гракон кивнул даже раньше, чем Муньос перевел, и его лицо посерьезнело. Он склонился вперед, зажал ладони между колен, и долго говорил. Муньос напряженно слушал, старательно сохраняя бесстрастное выражение лица. Когда священник замолчал, Муньос сказал: